Куры денег не клюют!

Напомнил Роман Лейбов своим замечательным очерком в "Коммерсанте" «Поминали какой-то период полураспада» .

Моему сыну 26 апреля 1986 года исполнилось два месяца. По Питеру прошел легкий приятный дождичек. Вечером позвонил друг физик. Спросил, гуляла ли я с ребенком. Гуляла. - "Вымой коляску и выкини все одеяльца и шапочки. Дождь был радиоактивным". Включила телевизор, который у нас просто занимал место, доставшись по наследству. Там про дождик ничего не сказали, а передачи шли под лозунгом "В Багдаде всё спокойно".

До того, как он остановился на этом имени («богатый миром»), он называл себя по-всякому, скажем, Дункельбунт («темно-пестрый») или Регентаг («дождливый день»).

Этим, и вообще постоянной детской потребностью играть, валять дурака, нарушать все принятые нормы жизни и понятия о законах искусства, он сразу же напомнил мне Хармса, сменившего скучную фамилию Ювачев на десяток весёлых псевдонимов: Ххармс, Хаармсъ, Дандан, Чармс, Карл Иванович Шустерлинг.

Хундертвассер всегда носил разные носки. А когда его недоуменно спрашивали, почему, отвечал: "А почему вы носите одинаковые?" Он был убежден, что однообразие в жизни и в архитектуре убивает в человеке индивидуальность.

В детстве мальчика звали Фридрих Стовассер, отец его был австриец, мама – еврейка. Отец умер рано, а в 1937 году мама крестила сына, пытаясь тем самым спасти его от коричневой чумы, аншлюсом захватившей Вену. Они пережили этот ужас - единственные из большой еврейской семьи.

Фридрих, с раннего детства не выпускавший из рук карандашей, пошел учиться в венскую Академию художеств. Его хватило на три месяца, после чего он сбежал, заявив, что там его не научат, а задушат. В парижской Академии он проучился один день – по той же причине.

Так и остался дилетантом-недоучкой, бунтарем-одиночкой, наивным романтиком в своей идее вины человека перед природой, и ребенком, идеалом которого стала улитка – ведь в любую минуту она может спрятаться в свой изысканный домик-крепость от зла жизни.

Кажется, идеальный рецепт для неудачника, «лузера». Ан нет! Когда к Хундертвассеру пришла всемирная слава, его работы приобрели крупнейшие музеи, а здания-фантазии появились в разных странах, Вена ощутила неловкость оттого, что родина его категорически не принимает. И мэрия Вены, скрепя сердце, предоставила ему участок, где позволила построить такой дом, какой он захочет. Хундертвассер возликовал.

( Collapse )

Вена. Часть 1